Андрей Матвеев - Indileto[роман в 22 уровнях]

— Привязалась, — ответил Лапидус.

— Ты с кем это? — поинтересовалась Эвелина, огибая груду какого–то дурно пахнущего старья.

— Ни с кем, — ответил Лапидус.

Эвелина внезапно остановилась и сказала, не поворачиваясь к Лапидусу: — Все, вот тут и тормознем.

Лапидус огляделся. Они забрели в дальний угол чердака, на полу валялись матрацы, бетонная стена была покрыта надписями.

— Что тут? — спросил Лапидус.

— Бомжы живут, — сказала Эвелина, — и детки–конфетки, которых родители достали…

— А где они сейчас? — поинтересовался Лапидус.

— Разбежались, — устало сказала Эвелина, — как крысы! — И добавила: — Ненавижу этот город!

Лапидус сел на матрац и посмотрел на Эвелину снизу вверх. Ее юбка была в грязи и известке, ноги тоже — в известке и грязи. Пистолетик она засунула за пояс юбки.

— Хороша! — сказал Лапидус.

— Урод! — вдруг выдавила из себя Эвелина, а потом наклонилась и со всей силы ударила Лапидуса по лицу.

Лапидус упал на матрац и почувствовал, что из глаз покатились слезы.

— Ты это чего? — спросил он, сглатывая кровь. — Эвелина рассекла ему губу.

Эвелина примерилась и пнула его ногой в бок.

— Эй, — заверещал Лапидус, катясь по матрацу, — ты это чего?

Эвелина пнула его другой ногой и попала в пах. Лапидус завыл и сжался в комок. — Больно! — сказал он, опять сглатывая слезы.

— Козел! — выкрикнула Эвелина. — Мухлик! — добавила она через секунду. — Мудак!

— Ты это чего! — продолжал вопить Лапидус. — Ты меня сама во все это втянула! Я совсем и не хотел садиться к тебе в машину!

— У тебя должен был быть пакет! — сказала Эвелина, обессиленно валясь на матрац рядом с Лапидусом. — Ты его должен был отдать мне, а мне бы за это дали денег. И я бы уехала из этого сучьего города, я бы уехала навсегда, далеко–далеко…

— Куда? — поинтересовался, все еще стирая с лица кровь, Лапидус.

— Куда–нибудь, — ответила Эвелина, — хоть к черту на кулички, хоть к ебаной матери…

— Ты чего ругаешься? — удивился Лапидус.

— А что еще делать? — спросила, в свою очередь сглатывая слезы, Эвелина. — Что еще делать в этом хуевом городе?

— Да, — глубокомысленно протянул Лапидус и уставился на бетонную стену. На стене черной краской была выведена надпись: «ХОЧУ ЕБАТЬСЯ!»

— Ты не понимаешь, — сказала Эвелина, кладя голову Лапидусу на колени и все продолжая сглатывать слезы, — это ад, мы с тобой в аду, Лапидус!

Лапидус посмотрел ниже надписи про «ХОЧУ ЕБАТЬСЯ!». Там шла другая надпись:

«ДВЕ БЛИЗНЯШКИ ПО УТРУ ТРАХАЛИСЬ КАК КЕНГУРУ!»,

а еще ниже было написано:

«ДВЕ БЛИЗНЯШКИ ОДИН ЧЛЕН ОТСОСАЛИ НАСОВСЕМ!»

— Не понимаю, — сказал Лапидус.

— Чего ты не понимаешь? — спросила сквозь слезы Эвелина.

— Что тут написано не понимаю, — уточнил Лапидус, — как это: насовсем?

— Что — насовсем? — поинтересовалась Эвелина.

— Ты прочитала вот это? — спросил Лапидус и показал Эвелине на заинтересовавшую его надпись.

— Вот я и говорю, — сказала Эвелина, — здесь все — дерьмо!

— Где это — здесь? — спросил Лапидус. — На чердаке?

— В этом городе, — сказала Эвелина, — и на чердаке тоже, вот если бы у тебя был пакет, то меня бы здесь уже не было, я бы сейчас сидела в самолете и летела куда–нибудь подальше, например, в Испанию…

— Почему это в Испанию? — спросил Лапидус. — Другого места, что ли, нет…

— Да хоть в Гренландию, — сказала Эвелина, — но все равно — подальше. На самолете! Но не получилось…

— Не понимаю, — опять повторил Лапидус, — как это — насовсем?

— Все же ты настоящий мухлик! — уже нежно сказала Эвелина. — Откусили они его, и все!

— Как это? — удивился Лапидус.

— Очень просто, вкололи себе сначала какой–нибудь дряни, видишь, сколько здесь шприцев разбросано…

— Вижу, — согласился Лапидус.

— Или накурились, — продолжала Эвелина, — или нанюхались… Были здесь по утру две близняшки, сначала они трахались с каким–нибудь юным придурком, скакали, как кенгуру, а потом то ли вкололи себе, то ли накурились, то ли нанюхались, и стали у него сосать…

— Ну и что дальше? — поинтересовался Лапидус.

— Кино началось дальше, — сказала Эвелина, — сосали–сосали и дососались, остался парнишка без члена, пришлось им его положить в коробочку и похоронить…

— Боже! — сказал Лапидус. — Меня сейчас вырвет.

— Меня тоже, — проговорила Эвелина, — меня давно уже от всего этого рвет, и от тебя тоже…

— Ты же меня хотела, — сказал Лапидус, — ты меня даже чуть не трахнула!

— Чуть не считается, — сказала Эвелина, — я даже не кончила, ты что, не помнишь?

— Помню, — грустно сказал Лапидус и закрыл глаза.

Он лежал с закрытыми глазами, и ему казалось, что это уже все, конец. Он так и не выберется с этого чердака, останется на нем навсегда, умрет тут и засохнет, превратится в скелет, который рассыпется со временем на отдельные кости, рассыпется, развалится, распадется, кости, череп, ребра, как в анатомичке. «Бедный, бедный Лапидус! — думал Лапидус. — Дернуло тебя сесть не в тот троллейбус!»

— Ты бы поспал, что ли, — сказала Эвелина, — нам здесь все равно еще торчать.

— Сколько? — спросил Лапидус сквозь дрему.

— Сейчас половина двенадцатого, — посмотрела на часы Эвелина, — минут двадцать у нас есть.

— А что дальше?

— А дальше будем выбираться отсюда…

— Куда?

— Ты спи, спи, — сказала Эвелина, — куда–нибудь да выберемся!

И Лапидус уснул.

— Спишь? — спросил его Манго — Манго.

— Сплю, — сказал Лапидус.

— И что ты видишь во сне? — не унимался Манго — Манго.

— Не скажу, — грубо ответил Лапидус, поворачиваясь на правый бок, чтобы не храпеть.

— Вставай, вставай, — сказала ему бабушка, дед уже заждался.

Лапидус быстренько вылез из–под одеяла и посмотрел в окно. Было раннее июньское утро. Такое же раннее, как и сегодня, второго июня, когда он сел не в тот троллейбус. Да и день был тот же — второе июня. Хотя может, что и третье или четвертое. Лапидус уже не помнил.

— Ты идешь? — спросил его дед.

— Он идет, идет, — подтвердила Эвелина.

— Уже собрался! — сказал Манго — Манго.

Лапидус вышел на крыльцо, утреннее солнце слепило глаза.

— Может, дома останешься? — спросила бабушка. — А то день жарким будет…

— Нет, — мотнул головой Лапидус, — я ведь собрался!

Дед подождал, пока Лапидус спустится с крыльца. В руках у деда было ведро, в ведре лежал совок.

— А это зачем? — спросил Лапидус.

— Надо, — сказал дед, — ну что, идем?

И они пошли.

Вначале — через лес, потом свернули на тропинку, которая вела к узкоколейке. С каждой минутой становилось все жарче и жарче. Громко пели утренние птицы, Лапидус бежал по тропинке за дедом вприпрыжку, стараясь не споткнуться о толстые, узловатые корни.

Вдали раздался гудок.

— Поезд, — сказал дед.

— Поезд, — повторил Лапидус.

— Тебе осталось спать десять минут, — предупредила его Эвелина.

— Не мешай ему! — сказал Манго — Манго.

— Куда он идет, деда? — спросил деда Лапидус.

— На электростанцию, — ответил дед, — он везет торф.

— А зачем? — спросил маленький Лапидус.

— Чтобы был свет, — сказал дед и добавил: — Пошли быстрее, а то скоро совсем жарко станет!

И они вышли на узкоколейку.

Лес остался позади, по одну сторону узкоколейки шла колючая проволока, по другую — большая холмистая пустошь. Над пустошью летали птицы. Лапидус не знал, что это были за птицы, и были ли они в действительности тогда, когда он шел с дедом, перепрыгивая через шпалы, может, птицы сейчас ему снились, а тогда никаких птиц не было, как не было никогда этого чердака и этих надписей на бетонной стене, и этой крысы, в которую он не попал из маленького черного пистолета, и Эвелины, которая дала ему этот пистолетик, чтобы он выстрелил в крысу, которой никогда не было точно так же, как не было и птиц, летавших некогда над холмистой пустошью, что шла по одну сторону от узкоколейки, по которой шли сейчас Лапидус с дедом, которого уже давно не было в живых.

— Пора просыпаться, — сказала Эвелина.

— Еще пять минут, — попросил Лапидус, — я хочу досмотреть сон.

— Пусть спит, — сказал Манго — Манго, — за пять минут ничего не изменится в этом аду!

— Нам еще далеко, — спросил у деда начавший уставать Лапидус.

— Жарко?

— Нет.

— Тогда терпи! — И дед зашагал еще быстрее, а солнце стало палить еще жарче.

— Все! — сказала Эвелина. — Надо вставать!

Лапидус открыл глаза. Дед все так же шагал вдаль по узкоколейке, которой, как и деда, давно уже не было на свете. Зачем они тогда шли? Лапидус этого не помнил, помнил лишь, что было очень жарко и путь был долгим, дед нес ведро с совком, а Лапидус перепрыгивал через шпалы вслед за ним, по одну сторону была — как и во сне — ограда из колючей проволоки, а по другую — большая холмистая пустошь, которая впоследствии превратилась в болото. В этом болоте водились ондатры, это Лапидус тоже вспомнил.